strepetaa : : памяти углерода

Hedonic treadmill — наш встроенный психологический гомеостат: до некоторого предела неважно, насколько тебе «объективно» хорошо или плохо, потому что психика автоматически подстраивается так, чтобы субъективное восприятие счастья держалось на среднем уровне. Как если бы в любой жидкости пловец регулировал собственную плотность — не тонуть и не всплывать, но только чтоб всегда торчала голова.

И всегда есть, конечно, мелкие бултыхания вокруг этого среднего. Что-то нас подтапливает, что-то поддёргивает; первого избегаем, второго ищем (чаще неосознанно). Это все понятно.

Но вот что подумал я. Наше время — счастливейшее для людей моего психологического типа, потому что нам есть от чего отталкиваться: в неучастии в чем, в незнании чего ловить свой малый кайф. В «не как все». Килотонны скорее-всего-фигни везде, которую все смотрят/читают/спорят-про — а я нет, и не собираюсь, и чем она назойливее тем я неприступнее. «Я вас даже не понимаю», кто все эти люди, о чем это? Пф. Всегда бежал попсы. И именно сейчас — как же это легко! Как много ее, чтоб бежать — бежа-а-ать, блаженно щуриться на солнце, не слушать, не знать. Как приятно не смотреть телевизор, когда телевизор настолько есть: не «где-то бывает», а присутствует с такой силой, что не смотреть его становится выбором и поступком.

Самопоглаживанием.

Пятая основа этики — пуризм (см. тут) — врубается на полную. На полет в небеса пусть не тянет, но чтоб держаться на воде и не захлебываться — самое то.

Кто спорит, мир массовых маний (МММ) — малоприятная штука по множеству причин. С одной стороны. А с другой — кому война, а кому мать родна. (А вам, читатель?) Никогда еще, кажется, чувство своей правоты и незапятнанности не доставалось так задешево.

Но. Закон отскока к среднему — тот самый treadmill — работает не только для индивидуума. Он работает для всего. Если кто-то где-то получает несоразмерную выгоду, в конце концов рынок (или уж все общество, если рынок не справляется) меняется так, чтобы ее снивелировать. «Мир» как бы вечно догоняет «высунувшихся». Может показаться диким переход к следующему утверждению, но для меня это совершенно очевидно: рано или поздно в мире не станет попсы. Вот именно поэтому.

Не от чего будет отталкиваться, придется учиться плавать как-то по-другому. По-настоящему, что ли.

Рассосемся по кучкам, по кружкам с строгим отбором, потенциально большие пузыри будут сдуваться не надувшись. Станем все тонкие ценители, эзотерики, «чудаки»: если «это уже есть в википедии», то и все, потеря интереса. Даже половой отбор на этом: если ты не знаешь чего-то такого, о чем никто не знает — о чем с тобой и говорить. Все прошлое — включая нас — будет вдоль и поперек перекопано в поисках редкого, странного, удивительного (та же википедия уже работает вовсю: статья про манускрипт Войнича больше, чем про Эдгара По; в бумажной Британнике никакого Войнича, понятно, не было и в помине).

И это все уже есть, уже идет, просто встречное течение пока еще намного сильнее. Но загляните-ка лет через сто.

(Есть и другие предпосылки к этому, и всевозможные следствия не менее интересные, но пока остановлюсь.)

...А ведь это было общее место в первой половине 20-го века: что мир мучительно усложнился, что человек не успевает за ним, страдает от этой сложности, убивается ею. Как обычно, лучше всех это ощущение "из воздуха" выразил писатель второго ряда: Александр Грин, "Возвращенный ад" (1915) - пожалуйста, прочитайте, в детстве это был мой любимый рассказ:

Болезненное напряжение мысли, крайняя нервность, нестерпимая насыщенность остротой современных переживаний, бесчисленных в своем единстве, подобно куску горного льна, дающего миллионы нитей, держали меня <> последние десять лет в тисках пытки сознания...

А сейчас меня навел на это Вейдле, "Умирание искусства" (1937) - тоже очень хорошая книжка на подумать:

То, что [писатель] находит в деревенской или даже просто провинциальной обстановке — цельность характеров и страстей, ощущение иррациональных сил и связей, — он пытается противопоставить бесконечно разветвленному психологизму современной литературы, той крайней дифференцированности и осознанности душевной жизни, что грозит атомистически распылить всякую форму, в какой пытаются дать ей выражение.

Вот прошел век. Мир проще не стал - скорее уж наоборот. Но сетований на чрезмерную сложность почему-то больше не слышно. Что произошло?

Давайте попробуем устроить опрос. Я вижу такие варианты:

1. На самом деле мир действительно резко упростился, примитивизировался. "Низы" стащили-таки его на свой уровень. О былой сложности остается лишь ностальгировать.

2. Мир не упростился и даже, возможно, усложнился, но изменились люди. Приспособились, привыкли. Или сами усложнились, или хотя бы научились скользить по верхам без угрызений совести.

3. Сетования есть, и не глуше чем раньше, сложность все так же мучительна для думающего человека. Просто не все эти сетования слышат и понимают - они теперь по-иному звучат (как?).

4. Сетования и раньше были не о сложности, а о чем-то другом. Им казалось, что их мучает сложность, настоящая причина была иной. И эта причина действительно ушла.

5. Что-то другое.

Ваш выбор?

> И я убеждён, что новый Толстой, если уж появится, не будет трусливо строчить детективы, он скажет: "Не могу молчать!"

Ну разумеется! Вся культура 19-го и значительной части 20-го века - далеко не только русская - выросла именно из этого: протест против несправедливости, "j'accuse", "не могу молчать". Это было ново - и поэтому работало, будило, встряхивало, переворачивало. Упрощенно говоря, в этот период этика сильно вырвалась вперед, опередив социум. Даже и национализм, с его пафосом "злые иксы угнетают добрых игреков", был частью этой всемирной волны под девизом "так дальше нельзя". Национализм попал в общий поток возмущения, усилил его; и потому звучал, порождал - вместе со всем остальным "срыванием покровов и обнажением язв" - великую литературу.

Но знаете, что произошло потом? Попросту говоря, культура возмущения срубила сук, на котором выросла. В современном мире - даже если брать весь мир, а не только "золотой миллиард" - неизмеримо меньше несправедливости, угнетения, неравенства, насилия, голода, болезней, войн, чем было лет сто пятьдесят назад. Конечно, если смотреть на мир через новости по телевизору, это заметить трудно, - и тем не менее это так. (Если интересно, могу вас завалить статистикой.) Социум подтянулся к новой, заданной литературой этической планке; пропасть сузилась. Разумеется, проблем еще хватает, и новые находятся (отчасти и потому, что старые решаются - и на новом светлом фоне становятся виднее пятна, которые раньше и не замечал никто), но общий вектор сомнений не вызывает. Человечество доказало, что оно способно менять себя к лучшему.

И тем самым - выбило почву из-под литературы обличения. Истинно великой, жизне-переворачивающей, такой чтоб за нее в огонь литературы - сейчас нет нигде, не только в России. И понятно, почему. Тут уж приходится выбирать - либо терпимая жизнь для миллионов, либо великая литература (призывающая, кровью сердца, эту терпимую жизнь им дать). Вместе - не получается. Еще раз: несправедливостей еще немало, и обличений их в литературе тоже хватает, и обличения эти зачастую талантливы, искренни... но все они, как ни крути, ломятся в открытую дверь. Они нужны и благородны - но никакого существенно нового знания о мире от них уже ждать смысла нет. Что когда-то было открытием, стало "здравым смыслом".

К тому же, кроме возмущения, есть понимание. Это еще одна причина, по которой "новый Толстой" по модели старого невозможен. Генетика, эволюционная психология, нейробиология столько объяснили нам о нас самих - причем многие открытия произошли и происходят вот только что, в последние десятилетия и годы - что писать по-старому уже нельзя. На множество "вечных" вопросов, которыми так любили задаваться классики, внезапно получены исчерпывающие ответы. Можно, конечно, делать вид, что ничего не произошло, отмахиваться, успокаивать себя - мол, все равно есть что-то там такое, что науке никогда не понять... но чем дальше, тем это делать труднее. Мы стоим на пороге больших перемен: поняв себя, человек вот-вот начнет себя, впервые сознательно, МЕНЯТЬ. Это неизбежно, пытаться запретить или игнорировать - себе дороже. И здесь, по моему глубокому убеждению, лежит призвание "новой великой литературы", которая будет: осмыслить это новое понимание себя и мира, осветить лежащие перед нами пути, помочь разобраться, чего же мы на самом деле хотим (и хотим ли вообще). Трудно, страшно, нехожено, каждый шаг грозит провалом или тупиком, никакой твердой почвы под ногами... но либо это, либо уж, действительно - "трусливо строчить детективы".

Дарвин и Фрейд - люди, по которым называли века. Без этой пары, бывало, не обходилось ни одно перечисление "властителей дум", "изменивших наше представление о". Даже и привыкли, наверно, стоять рядом, через запятую.

И какой контраст в посмертии.

Дарвин - уникальный случай - кажется, умудрился не сказать вообще ни одной глупости. Все в точку, все удивительно современно. Не только фундамент современной биологии - его понимания оплодотворили науку насквозь.

А Фрейд? Мертв.

(В масскульте, впрочем, все едва ли не наоборот: там как раз Дарвин "опровергнут", а дедушка Фрейд, хоть и старомоден, но стилен и "всегда актуален". Как стиль ретро с гнильцой.)

Но и мертвый продолжает душить своим весом. Вот я - даже в самом интеллектуально жадном и всеядном возрасте, который у меня счастливо совпал с прорывом информационных плотин и книжным потопом (конец 80-х, начало 90-х), психологии не то чтобы сторонился, но всегда находилось что-то более интересное. Отчасти - как я теперь понимаю - и потому, что психология ассоциировалась с фрейдизмом. Так до самого последнего времени и ходил мимо. А мог бы гораздо раньше выяснить, что психология, при всех ее врожденных уродствах и благоприобретенных болезнях, от этой чумы все-таки более-менее очистилась.

Мораль: если где-то торжествует чушь - не мучайся, не раздувай ее "борьбой". Живи, как будто этого нет. Думай дальше, сам, в обход зараженного места. Рано или поздно сдохнет сама, и труп ее проплывет по реке перед тобой.

...и что двадцатый этот век был: век спущенных с цепи тестеров.

Это такой особый талант, кто в IT - знает. Нормальный программист может быть никаким тестером. Особенно своего собственного кода. Прогнал сценарий из техзадания, юнит-тесты - и все, работа сдана. А потом начинают вылезать странности в непредсказуемых местах.

Хороший тестер (ну или хакер, в зависимости от мотивации) - не случайный нажиматель на кнопки. (Автоматическое тестирование подачей на вход случайного мусора редко имеет смысл: слишком велика вселенная возможных сочетаний, между обнаружимыми ошибками - световые годы перебора. Никаких ресурсов не хватит прогнать сколько-нибудь осмысленную выборку, тем более - потом проанализировать результаты.) Хороший тестер должен знать, как взаимодействуют с системой конечные пользователи, что они хотят от нее получить - но должен и уметь уходить от рутинных сценариев. А куда именно уходить - здесь-то и нужен талант. Чутье. Свалить систему с первого тыка - редкая удача; гораздо чаще это похоже на пошаговый спуск, дрейф на запах жареного. Из опыта, знаний, реакции системы (пока еще не ошибочной, но чем-то странной - иногда просто необычно долгой задержкой перед ответом) возникает ощущение: где-то здесь. А так? Так? А еще вот так? И вот оно - баг! воспроизводимый! чистое золото. Чем смешнее и труднообнаружимее дыра, тем больше чести открывателю.

И вот лет сто пятьдесят тому назад до носителей этого редкого таланта вдруг (вдруг!) дошло, что совсем не обязательно дожидаться, неизвестно сколько, изобретения компьютеров. Есть уже готовая системка на похакать. Человек назвывается.

Что система эта несовершенна - было тысячелетним общим местом. Сократ смертен, прах есмь и все такое. Но пока жизнь менялась медленно и незначительно, система держалась. Успевала приспособиться. Скрипела, кряхтела, от рождения до смерти болела хроническим не-счастьем, но тянула. И внутрь ее поэтому никто не лез. "Не чините, что не сломано".

Но вот... то ли социум сам, автокаталитически, разогнался до пороговой скорости. То ли действительно в начале было слово - то есть началось с само-экспериментирования в искусстве и философии, а от них загорелось и общество. Так или иначе, тестирование ума перестало быть чудачеством одиночек (Доджсон) и пошло в мейнстрим. Стало интересно всем. Сквозь защиту консерватизма ("что еще эти сумасшедшие выдумают!") - прямо в яблочко страха перед будущим и перед собой. "Сумасшедшие" показали всем, что вообще в человеке ("и во мне?!") бывает. Без этого кровного интереса никакая мода не сделала бы "новое искусство" тем, чем оно стало.

Началось с "психологизма". "Большой роман" 19-го века. Систему гоняли на малых скоростях, по привычным сценариям; стандартные стимулы шли через стандартные входные каналы, до синевы отполированные социумом: любовь, честолюбие, деньги, смерть. Только что внимательнее - "остраненнее" - стали смотреть на результаты; и обнаружили много неожиданного. Достоевский из подполья открыл экзистенциализм и "назло сломаю", Толстой тоже кучу прикольных багов описал.

Но не успели толком вчитаться в логи, как набежали юнит-тестеры.

Юнит-тест - это когда стимулы посылаются напрямую в один из блоков системы, и результаты считываются с него же. Не очень реалистично, потому что в жизни блоки не работают поодиночке, и ошибки взаимодействия подсистем юнит-тестами не ловятся. Но зато такие тесты быстро пишутся и быстро прогоняются - а главное, могут открыть эффекты, холистическим тестированием невоспроизводимые. "Прямой укол в мозг."

Так к началу 20-го века синтетический роман отступил; на первый план вышли малые формы - прежде всего "новая поэзия" (в меньшей степени живопись, еще меньше музыка). Это были типичные юнит-тесты: почти бессмысленные с точки зрения "функционирования системы в целом" сочетания слов через паразитные связи и перекрытие семантических полей давали невероятный, сконцентрированный отклик - эйфорию, чувство "нового мира". На другие языки (в отличие от романа) это не переводимо - поскольку, собственно, это есть баги самого языка; но общие принципы работают везде и почти безотказно. Можно сказать, что поэты напали на особенно плодоносное поле мозговых уязвимостей. Повезло чувакам! Теперь, наверно, до скончания времен никому уже так не повезет. Последняя золотая лихорадка.

Эксплуатировать найденные россыпи можно было бы очень долго. Но - топтаться на месте, если за горизонтом еще неисследованные земли? И фокус мейнстрима двинулся дальше: заумь, дадаизм - тесты из все более мелко размолотых, примитивных компонентов; конструктивизм, додекафония. Это путешествие, впрочем, оказалось недлинным - не то чтобы там оказалось совсем пусто, но все же улов был несопоставимо меньше.

Что еще можно потестировать? До сих пор в основном гоняли "софт" - играли "культурными смыслами". Но полным-полно багов и в "железе". И вот - взрыв интереса к патологиям и пограничным состояниям (типичные признаки тестера в поиске!). Хоррор, детектив, триллер - "жанры", но и "литература" до сих пор копается на этих же направлениях. Сюда же и психоделическая и сексуальная революции как материал для искусства: новые каналы продуть, прозвонить. Тогда же неожиданно мощно выстрелила ритмизованная музыка (в эпоху софтверных юнит-тестов она оставалась в стороне; видимо, по своей природе это искусство более "физиологическое", чем "культурное" - во всяком случае, по сравнению с поэзией.)

Чем дальше, тем больше баг-репортов оказывались невоспроизводимы: где у автора сквозит его собственная дыра, у читателя все пропатчено еще с рождения, или ему вообще этот блок не завезли, - и его не торкает. И чем дальше, тем больше народа занималось мимикрией: и не думали ничего искать сами, а просто комбинировали чужие клише под стиль эпохи. Такое икусство держалось какое-то время на инерции предыдущих открытий, но неизбежно сдулось.

Все это заняло как раз около века. Черные шляпы всех калибров побежали обнаруженные дыры эксплойтить: тоталитаризмы, секты, пирамиды, forced memes. Раньше времени вообразившие себя программистами (Фрейд) искали ошибки в коде, но их скороспелые теории были предсказуемо малополезны. Напоследок наткнулись на поле иронизма и постмодернистской комбинаторики - мастурбация давно известных багов, но вперемешку и "как бы," невсерьез. В конце концов выдохлось и это.

Что дальше?

Баг-трекер забит под завязку. Прозвонили все что можно - от несовместимых с жизнью уродств до безобидных "пасхальных яиц" (синестезия, семантическое насыщение). Что ни ощути, обо всем можно прочитать в сотне книг с разной степенью художественности. Чуть где сенсация с малейшим привкусом ненормальности (тот же Перельман) - через год готова книжка, две, фильм.

Рискну предположить, что существенных новых открытий уже не будет. Конечно, всегда остается работа по переписыванию старых багрепортов на новые жаргоны, в новых декорациях; но в целом "эпоха тестов" в искусстве закончилась. Предстоит как минимум систематизация, осознание "с чем нам приходится иметь дело", за какие веревочки нас постоянно дергает. Рисовать карты, расставлять (и уже расставили) флажки вокруг особо нежелательных дыр. "Это не баг, это фича!"

Позорно до сих пор фрагментарная, скомпрометированная фриками психология должна очиститься, окрепнуть, выйти на новый уровень (нейропсихология?). Это нужно преподавать в школе.

А что же искусство? В почетные пенсионеры? В какой-то степени это и происходит - усталость, похмелье после взрывного рывка очень чувствуются. Раньше поэты тянули всех за собой, теперь еле шевелятся. Но на самом-то деле работы непочатый край - причем такой работы, которая иначе как историями, картинками и песенками не делается. Надо только отвыкать от хакерства, переучиваться на производительный труд. Столько еще непроговорено, непродумано, непрочувствовано. Этика - конь не валялся. Ни утопий, ни антиутопий с по-настоящему новыми идеями не было уже очень давно. А биотех грозит вскоре вообще перевернуть человека с ног на голову - тут уж не тестировать надо будет, а элементарно объяснять, что происходит...

Читал синопсис, смотрел трейлер. Тратить два+ часа жизни на все остальное не тянет. (Впрочем, я и вообще редко какие фильмы смотрю целиком.)

Тем не менее считаю важным вот что. Сам фильмец - ну ужас. А ужас-ужас в том, что в современном мире единственный возможный способ критиковать этот фильм - с, условно, правоконсервативных позиций. То есть нападая на явленный в нем "комплекс жертвы" "западной цивилизации" перед "дикарями", высмеивая брутализацию первой и идеализацию последних.

В этой критике наверняка будут верные наблюдения, не говоря уж о свойственном всем меньшинствам пафосе правды-матки. Что, конечно, не помешает ей быть стократ мерзее самого фильма.

Другой позиции для критики этого фильма "в публичном дискурсе" просто нет. В результате, уверен, многие, которым это произведение смотреть смешно, промолчат только для того, чтобы не попасть в хор.

Голливудские блокбастеры - вершина пищевой пирамиды. Диплодоки и тиранозавры. Через десятилетия после того, как идея была рождена, высказана, оспорена, спародирована, обсосана и облизана в сотнях книг, вошла в "массовое сознание", пережила несколько возрождений и забытий обратно, - до заднего мозга диплодока наконец "доходит" и нас осчасливливают зрелищем вроде этого. И ладно бы только зрелищем - там же и "философия", и толпы народа будут теперь ее "осмыслять" и "оспаривать", переоткрывая рассуждения вековой давности и такой же дикости. "Это невыносимо."

P.S. Пожалуйста иллюстрация. И Быков там же, ага.

"Что нового принес двадцатый век?"

Дурацкий вопрос, но заставил задуматься.

Конечно, глупо втискивать историю в календарь. Мир меняется не в такт цифрам на счетчике.

Да, мир-2000 сильно не тот, что мир-1900. Но главные изменения пошли во второй половине столетия. До того - все лишь готовилось, копилось. Девятнадцатый длился, не хотел уходить. Первые толчки были еще в двадцатые ("матрасы и герани", "мещанство", "roaring twenties", "high life"), но только в пятидесятые наконец хрустнуло и повалило по-настоящему. Мы и сейчас еще в потоке - до берега далеко, нас мотает и кружит.

Думаю, то, что на нас свалилось, правильно назвать так: актуализация идеи личного счастья. Осознание всеми, что "счастье есть, его не может не быть"; что только я могу знать, в чем оно для меня; и что любой я имею на него право.

До того счастье было в лучшем случае философской категорией. "Стремление к счастью" залетело этаким отблеском из будушего в американскую конституцию, но оставалось лишь фразой. В реальной жизни вместо счастья была социализация. Мое положение в обществе, положение моего общества среди других. Включенность в и соответствие с, для большинства, и были счастьем.

Всегда, впрочем, были меньшинства. "Потерянные поколения", "лишние люди". Чем дальше, тем больше. Столкновение одиночки с обществом, обычно приводящее к одиночкиной гибели, - главная тема литературы и жизни в "век девятнадцатый, железный". Постепенно в "одиночек" перерастали целые сословия, даже народы. К началу 20-го несовместимость и "невозможность так дальше" достигли такого градуса, что "грядущая буря" стала общим местом.

Бури-то грянули, куда ж без них. Но то, что поменялось - поменялось не в результате бурь. Скорее даже вопреки им. Просто "скрипнуло и повернулось". Сменились поколения, и мир стал иным.

Отсюда все. Все беды и радости века - это вот так вот люди учатся счастью. В меру своих к тому способностей. "Я так старательно пытался быть счастливым, что едва не пропал зазря."

Отсюда, прежде всего, мощный порыв к справедливости как одному из условий личного счастья. Эмансипация, десегрегация, гражданские права, размывание сословий и политкорректность всех видов. Отсюда полное исчезновение, именно на протяжении 20-го века, такого универсального явления как "прислуга". Дело не в "дорого" и не "пылесос сделал ненужными" - а прежде всего неловко. Счастье невозможно не только тогда, когда тебя притесняют, но и когда притесняешь ты.

Конечно, в этом все еще полно ханжества и двойных стандартов. Эксплуатация "где-то там", не у нас на глазах, напрягает гораздо слабее. Повозмущаемся, но решительно менять пока не готовы. (Может, позже...)

Отсюда и "потребительство", "погоня за материальным": кому-то бытовой комфорт важен больше, кому-то меньше, но если он хоть чуть-чуть приятен, зачем отказываться? Раньше, накопив некоторую сумму денег, ты скачком переходил в следующую социальную страту - и люди копили, жались, скупердяйничали. Сейчас страты размылись, мотивация ослабла. Если на деньги можно купить только материальное, а особое положение в обществе уже не купишь, то прямой смысл проесть все заработанное сразу. А по достижении некоего порога, деньги как таковые вообще теряют ценность. Миллиарды - лишь приз победителю в увлекательной игре; едва заработав, их сдают в благотворительность в масштабах, в 19-м веке непредставимых.

И, одновременно, отсюда же материальное опрощение: если джинсы и футболка удобнее, зачем потеть в костюме? Одежда, как и многое другое, перестала быть знаком социального положения не потому, что ее что-то заменило (хотя попытки делались и делаются), а просто потому, что социальное положение - уже не центр мира. "Как оно мне" становится важнее, чем "как я им в нем".

Отсюда и угасание бытового национализма. Почитайте журналы столетней давности - сплошное "мы, англичане", "как известно, русские", "немца узнаешь по". "Мы" и "они", кровь унд почва, пот и слюни. Причем это мейнстрим, это страшно заботит всех ("Дневник писателя" - отличный пример), и никто ничего стыдного в этом не видит. "Ну ведь есть же разные народы, вот мы и пишем". А сейчас? "Дискурс", может, и не ушел, но решительно маргинализовался. Тема будто бы перестала существовать, "неинтересно". О строе и традициях стран еще можно порассуждать; культурами померяться - милое дело. Но черепа мерить - уже фи. "У каждого свое счастье", "душа от цвета кожи не зависит". Раньше-то зависела, и еще как, а теперь вот и подумать такое странно.

Отсюда же, парадоксально - и взрыв "малых национализмов" тех народов и меньшинств, которых сто лет назад как бы и вовсе не было. Мотивация здесь - та же самая справедливость: "мы тоже имеем право", "мы ничем не хуже". Просто их "мы", хоть и уменьшилось, еще не достигло "я". Недодали раньше - теперь наверстывают. Но в конечном итоге, думаю, их ждет то же самое.

Отсюда и угасание "старых" организованных религий. Догм больше нет: каждый выбирает сам, во что верить. В любящего и справедливого Бога - почему бы и нет, а в геенну огненную - это уже извините. Почему? Да потому что мне, лично мне это некомфортно. Если раньше в основе религиозных конструкций лежали инстинкт власти, национализм, аскетизм и попросту садизм (а массы лишь шли за особо одаренными в этом смысле основателями), то теперь религии приспосабливаются к человеку, Который Хочет Быть Счастлив. Любовь и справедливость - это мы берем, от этого счастье. А власть, грех, воздаяние, "раб божий", побивание камнями и войны за двоеперстие - это все уже решительно не катит. Ну не дикари же мы, в самом деле! Христианство на глазах становится все более новозаветным; конечно, Новый Завет не то чтобы белый и пушистый, но все же на фоне Ветхого он выглядит удивительно современно (еще один "отблеск из будущего"). Конечно, и Новый Завет мы теперь читаем выборочно, но во всяком случае там еще есть, что выбирать.

Отсюда упадок понятий чести, долга, героизма, жертвенности на алтарь и т.п. - раньше цементировавших жесткую конструкцию общества и не дававших ему рассыпаться. Отсюда - игры, хобби, субкультуры, new age. Отсюда - невероятная кошкомания (а собака, наоборот, выглядит слегка "несовременно" со своей рабоподобной любовью).

Особенно любопытно, что все эти сдвиги происходили синхронно по всему миру. Во всяком случае, "железный занавес" для них был почти прозрачен. Что говорит о глубинности этих перемен - и, видимо, их необратимости.

Спасибо всем ответившим. Почти все "угадали" в том смысле, что выбрали тот же ответ, что выбрал бы и я; могу только надеяться, что выбор не был навязан моей формулировкой вопроса - я старался излагать симметрично. И, соответственно, почти все, выбрав 2, "не угадали" в том смысле, что сам Толстой в последней части "Анны Карениной" прописал нам всем большое и жирное 1.

Не то чтобы он из чего-то там выбирал... Думаю, писателю того времени 2 просто в голову придти не могло. Его тогда просто еще не существовало. На этой ноосферной волне ровно шуршала статика.

Это-то и есть самое интересное. Появление множества людей, которым 2 естественнее, чем 1 - что это? Откуда и, главное, зачем? У Стругацких нечто похожее было одним из способов отбора "люденов": галлюцинации, в которых ты остаешься один во всей вселенной, делят людей на большинство, впадающее в панику, и пригодное к инициированию меньшинство, которому это по кайфу. Похоже, некое давление отбора в этом же направлении имеет место и в реальном мире: сейчас человеку "типа 1" будет, наверно, еще тошнее жить, чем во времена Толстого. Но так ли сильно это давление? Достаточно ли его, чтобы объяснить такой переворот в умах? И почему переворот был именно такой - а не, наоборот, уход в религию (как у Левина) и потеря интереса к науке?

И вот тут у меня есть одна идея, ради которой я этот разговор и затеял. Не помню точно, сколько мне было, когда я впервые прочитал "Анну Каренину" и поразился тому, как Толстой "не понимает". Наверно, лет 12. (Само собой, "пузырек в бесконечности" мне был тогда - да, пожалуй, и сейчас - интереснее страданий Анны и Вронского.) Но ведь если подумать, и никакой ребенок не смог бы вполне понять пафос толстовского 1! Смотрите сами:

Малость "меня-пузырька" для ребенка не новость. К своей малости он давно привык и как трагедию ее не воспринимает: знает, что вырастет. А что его росту будет положен неизбежный предел - этого он, как раз, еще не чувствует и потому не боится.

Временная конечность "меня-пузырька" тоже вряд ли отравит чье-то детство. Да, осознание смерти и страх ее сильнее всего в отрочестве и ранней юности. Это так же нормально, как поллюции (и тоже по ночам). Но страх этот никогда не переходит в отчаяние. Скорее это - кино-ужастик, после которого еще веселее жить. Ведь столько времени впереди, столько всего надо успеть!

А вот бесконечность мира, наоборот, для детей - восторг куда больший, чем для взрослых. Это же так интересно! Ребенок не боится скуки, пустоты, механической повторяемости, неизбежных в бесконечности. Для него любая бесконечность есть, автоматически, бесконечность нового - бесконечность игры. Не пустота, а простор; не скука, а свобода.

Что же получается? Называйте как хотите - можно "впали в детство", можно, наоборот - растянули детство на жизнь. (Кстати.) У человека из всех млекопитающих и всегда было самое длинное детство... но это еще не предел.

Причин этому тоже можно придумать множество. Например - раньше начинаем взрослое читать/смотреть, и детское наше к этому отношение закрепляется на всю жизнь. Или: свободнее нравы, культ молодости во внешности и манерах, а через это и в образе мыслей. (Вот взгляните, как по-детски держится сей уважаемый, старше меня, физик - а в конце, кстати, формулирует прям как я: сложность мира заставляет его чувствовать себя valuable.) Или вот еще: мир меняется быстрее, приходится постоянно учиться и переучиваться, а детские мозги для этого лучше приспособлены. Конечно, кто-нибудь обязательно запишет в причины и "разжижение мозгов", "опасный инфантилизм" или еще что ругачее. Неважно!

Мне это просто нравится.

состоит в том, что в середине двадцатого века еврейский народ получил то, чего всегда так хотел: свое государство.

То есть для них самих, возможно, это не очень-то и трагедия. Но для остального мира - страшная трагедия, совершенно определенно.

Потому что из мира ушло что-то очень важное. Выключили какой-то моторчик. Перестал действовать жизненно необходимый витамин. Все не то чтобы остановилось, но стало местами ощутимо пробуксовывать. И даже, кажется, пошло как-то вкось.

В течение примерно века до 1948 года народ этот был - простите пафос - соль земли. Удивительно, как много им удалось сдвинуть с места, расшевелить, растрепать, продуть воздухом. У них был дар: быть везде слегка чужими и в то же время до боли своими; смотреть со стороны, остраненно, но пристально и с любовью. Этот взгляд делал чудеса. До сих пор многое в мире идет по инерции того, что им удалось увидеть, понять и рассказать в те годы. Они были, пусть и не по своей воле - самый свободный народ в эпоху, главным содержанием которой было освобождение.

А потом вдруг все поменялось. У них появилось то, что всегда было у других народов: свой дом, где они уже хозяева, а не гости. И, увы, оказалось, что для объяснения их удивительного драйва не нужна ни мистика, ни теология; достаточно социологии. Поскольку как только юридический статус народа поменялся на противоположный - сразу же ушел и драйв. Как перекрыли какой-то крантик. Причем не только у уехавших на историческую родину, но и у остальных.

И чему удивляться? Ведь теперь у них есть где строить и что защищать. Им уже больше не хочется ничего растрепывать и остранять; только успокаивать, осаживать и укреплять. Множество еврейских интеллектуалов после войны, "по умолчанию" левые, - двинулись вправо, иногда до самого упора. Норман Подгорец - типичный пример. Мне кажется, причина таких переворотов сознания лежит на поверхности.

И мир запнулся. Всеми овладел мучительный когнитивный диссонанс. Попросту - растерянность. Даже обида.

Постойте, куда же вы? Не сходите, пожалуйста, с ума обратно, это так обидно видеть именно в вас! Что вам эта жалкая полоска земли? Ведь мы так замечательно беседовали о мироздании и о душе. Почему вы так пугающе серьезны - вы, умевшие так освобождающе шутить? Зачем вы теперь столько воюете и ненавидите? Ведь это вы показали нам, как можно мечтать о мире, не обращая внимания на крики "предатель". Что с вами?

Эх.

P.S. Конечно, я утрирую. Конечно, мир вовсе не остановился в своем движении. Конечно, далеко не все евреи так изменились; есть Подгорец, но никуда не делся и Чомски. Более того, при всем моем к нему уважении Чомски звучит сейчас чуть-чуть старомодно. Что наводит на мысль, что мир-таки поменялся несколько иначе - и, возможно, даже сильнее, - чем если бы еврейский витамин продолжал действовать. В общем, "все не так плохо".

И все-таки - жаль.

Ну вот, опять в спор ввязался. Вечно со мной так - тема волнует, есть и мысли, и материалы. Нет бы взять да написать нормальный эссей. Но - лень, работа, опять лень. А как наткнусь случайно на кого-то, кто эту тему затрагивает, уцеплюсь, раздухарюсь - и поехало. Вываливаю все. Бедный иванов-петров, похоже, и вообще-то спорить не был расположен, а под конец просто ретировался. Но - все-таки главное я сказать успел. Так что ссылку сохраню.

Update: Иванов-петров вынес тему в отдельный пост. Теперь он выступает в том смысле, что на "малом" промежутке времени смягчение нравов пусть будет (ладно, уговорили) - но это ничаво: скоро начнется война-мать-родна и все мы снова станем горла зубами грызть. Ибо "ничего нового не бывает". С таким спорить, понятно, уже бессмысленно, тем более когда его о как заносит в пылу полемики. Человек, измученный политкорректностью.