![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
strepetaa> И я убеждён, что новый Толстой, если уж появится, не будет трусливо строчить детективы, он скажет: "Не могу молчать!"
Ну разумеется! Вся культура 19-го и значительной части 20-го века - далеко не только русская - выросла именно из этого: протест против несправедливости, "j'accuse", "не могу молчать". Это было ново - и поэтому работало, будило, встряхивало, переворачивало. Упрощенно говоря, в этот период этика сильно вырвалась вперед, опередив социум. Даже и национализм, с его пафосом "злые иксы угнетают добрых игреков", был частью этой всемирной волны под девизом "так дальше нельзя". Национализм попал в общий поток возмущения, усилил его; и потому звучал, порождал - вместе со всем остальным "срыванием покровов и обнажением язв" - великую литературу.
Но знаете, что произошло потом? Попросту говоря, культура возмущения срубила сук, на котором выросла. В современном мире - даже если брать весь мир, а не только "золотой миллиард" - неизмеримо меньше несправедливости, угнетения, неравенства, насилия, голода, болезней, войн, чем было лет сто пятьдесят назад. Конечно, если смотреть на мир через новости по телевизору, это заметить трудно, - и тем не менее это так. (Если интересно, могу вас завалить статистикой.) Социум подтянулся к новой, заданной литературой этической планке; пропасть сузилась. Разумеется, проблем еще хватает, и новые находятся (отчасти и потому, что старые решаются - и на новом светлом фоне становятся виднее пятна, которые раньше и не замечал никто), но общий вектор сомнений не вызывает. Человечество доказало, что оно способно менять себя к лучшему.
И тем самым - выбило почву из-под литературы обличения. Истинно великой, жизне-переворачивающей, такой чтоб за нее в огонь литературы - сейчас нет нигде, не только в России. И понятно, почему. Тут уж приходится выбирать - либо терпимая жизнь для миллионов, либо великая литература (призывающая, кровью сердца, эту терпимую жизнь им дать). Вместе - не получается. Еще раз: несправедливостей еще немало, и обличений их в литературе тоже хватает, и обличения эти зачастую талантливы, искренни... но все они, как ни крути, ломятся в открытую дверь. Они нужны и благородны - но никакого существенно нового знания о мире от них уже ждать смысла нет. Что когда-то было открытием, стало "здравым смыслом".
К тому же, кроме возмущения, есть понимание. Это еще одна причина, по которой "новый Толстой" по модели старого невозможен. Генетика, эволюционная психология, нейробиология столько объяснили нам о нас самих - причем многие открытия произошли и происходят вот только что, в последние десятилетия и годы - что писать по-старому уже нельзя. На множество "вечных" вопросов, которыми так любили задаваться классики, внезапно получены исчерпывающие ответы. Можно, конечно, делать вид, что ничего не произошло, отмахиваться, успокаивать себя - мол, все равно есть что-то там такое, что науке никогда не понять... но чем дальше, тем это делать труднее. Мы стоим на пороге больших перемен: поняв себя, человек вот-вот начнет себя, впервые сознательно, МЕНЯТЬ. Это неизбежно, пытаться запретить или игнорировать - себе дороже. И здесь, по моему глубокому убеждению, лежит призвание "новой великой литературы", которая будет: осмыслить это новое понимание себя и мира, осветить лежащие перед нами пути, помочь разобраться, чего же мы на самом деле хотим (и хотим ли вообще). Трудно, страшно, нехожено, каждый шаг грозит провалом или тупиком, никакой твердой почвы под ногами... но либо это, либо уж, действительно - "трусливо строчить детективы".
Ну разумеется! Вся культура 19-го и значительной части 20-го века - далеко не только русская - выросла именно из этого: протест против несправедливости, "j'accuse", "не могу молчать". Это было ново - и поэтому работало, будило, встряхивало, переворачивало. Упрощенно говоря, в этот период этика сильно вырвалась вперед, опередив социум. Даже и национализм, с его пафосом "злые иксы угнетают добрых игреков", был частью этой всемирной волны под девизом "так дальше нельзя". Национализм попал в общий поток возмущения, усилил его; и потому звучал, порождал - вместе со всем остальным "срыванием покровов и обнажением язв" - великую литературу.
Но знаете, что произошло потом? Попросту говоря, культура возмущения срубила сук, на котором выросла. В современном мире - даже если брать весь мир, а не только "золотой миллиард" - неизмеримо меньше несправедливости, угнетения, неравенства, насилия, голода, болезней, войн, чем было лет сто пятьдесят назад. Конечно, если смотреть на мир через новости по телевизору, это заметить трудно, - и тем не менее это так. (Если интересно, могу вас завалить статистикой.) Социум подтянулся к новой, заданной литературой этической планке; пропасть сузилась. Разумеется, проблем еще хватает, и новые находятся (отчасти и потому, что старые решаются - и на новом светлом фоне становятся виднее пятна, которые раньше и не замечал никто), но общий вектор сомнений не вызывает. Человечество доказало, что оно способно менять себя к лучшему.
И тем самым - выбило почву из-под литературы обличения. Истинно великой, жизне-переворачивающей, такой чтоб за нее в огонь литературы - сейчас нет нигде, не только в России. И понятно, почему. Тут уж приходится выбирать - либо терпимая жизнь для миллионов, либо великая литература (призывающая, кровью сердца, эту терпимую жизнь им дать). Вместе - не получается. Еще раз: несправедливостей еще немало, и обличений их в литературе тоже хватает, и обличения эти зачастую талантливы, искренни... но все они, как ни крути, ломятся в открытую дверь. Они нужны и благородны - но никакого существенно нового знания о мире от них уже ждать смысла нет. Что когда-то было открытием, стало "здравым смыслом".
К тому же, кроме возмущения, есть понимание. Это еще одна причина, по которой "новый Толстой" по модели старого невозможен. Генетика, эволюционная психология, нейробиология столько объяснили нам о нас самих - причем многие открытия произошли и происходят вот только что, в последние десятилетия и годы - что писать по-старому уже нельзя. На множество "вечных" вопросов, которыми так любили задаваться классики, внезапно получены исчерпывающие ответы. Можно, конечно, делать вид, что ничего не произошло, отмахиваться, успокаивать себя - мол, все равно есть что-то там такое, что науке никогда не понять... но чем дальше, тем это делать труднее. Мы стоим на пороге больших перемен: поняв себя, человек вот-вот начнет себя, впервые сознательно, МЕНЯТЬ. Это неизбежно, пытаться запретить или игнорировать - себе дороже. И здесь, по моему глубокому убеждению, лежит призвание "новой великой литературы", которая будет: осмыслить это новое понимание себя и мира, осветить лежащие перед нами пути, помочь разобраться, чего же мы на самом деле хотим (и хотим ли вообще). Трудно, страшно, нехожено, каждый шаг грозит провалом или тупиком, никакой твердой почвы под ногами... но либо это, либо уж, действительно - "трусливо строчить детективы".
