strepetaa : : памяти углерода

Из комментов:

@strepetaa on August 3rd, 2013 06:38 pm (UTC):
Прошу прощения за поздний ответ.

> Так к чему относится Ваш вопрос?

Он относится к той сложности, которую Вы подразумеваете здесь:

> Тот факт, что язык исторически не эволюционирует, а упрощается, очевиден и ежу.

Я не еж, и мне это совсем не очевидно. Правда, мне не очевидно и обратное.

(Кстати, в этой фразе подразумевается уравнивание "эволюции" и "усложнения". Это неверно как минимум для биологической эволюции - многое в ней упрощается и отпадает, ровно как и в языке. Да и вообще описывать историю языка в терминах эволюции - которая подразумевает отбор - мне кажется, не совсем правильно. Давайте пока ограничимся сложностью.)

Кажется, мы с Вами согласны в том, что сложность субъективна. Ее можно померить только тогда, когда есть и объект, и тот кто его интерпретирует. Мой пример - символы, Ваш - "фактор ценности" и бессмысленность "сферического текста в вакууме".

Даже если субъективность эта относится только к сложности текста, а не языка, она уже ставит под сомнение разговоры об "упрощении", тем более на больших исторических отрезках. Вот есть древний текст и современный текст. Чьими глазами будем читать, чтобы оценить сравнительную сложность? С точки зрения древних будет одно соотношение, с точки зрения нас - другое, с точки зрения живущих через еще тысячу лет - совсем третье. Где взять такого ежа, которому это очевидно сразу?

Теперь о языке:

> мы говорим, в первую очередь, об уменьшении количества структурных приёмов

То есть все-таки грамматика и Колмогоров. Но потом:

> Другое дело, что, по мере этого сокращения у нас параллельно развиваются приёмы, его уравновешивающие

И с этим согласен. Не знаю, уравновешивается ли в точности или все равно есть перекос (и у каких языков куда он направлен), но ясно, что процессы идут в обе стороны. То есть опять-таки никакого ежу понятного упрощения нет.

(Конечно, это только если мы сравниваем отдельные развитые языки. Если смотреть на _все_ языки мира синхронно, то структурное упрощение очевидно: диалекты и языки вымирают быстрее, чем образуются новые. Но Вы ведь не это имели в виду?)

> поэтическая речь - это, скажем так, "язык в языке".

Допустим. Но если это язык, почему бы не предположить, что и в нем происходит то же самое - одни средства отмирают, другие возникают?

Вообще-то в Вашем посте упрощение языка и дезорганизация речи декларируются раньше, чем заходит речь о поэзии. Но так или иначе, с "упрощением поэзии" я более склонен согласиться, чем с "упрощением языка". Конечно, с оговорками. Во-первых, это явление _очень_ новое: сложность поэзии росла еще лет пятьдесят назад, и очень быстро. Можно ли делать глобальные выводы из тренда, которому всего несколько десятилетий? Во-вторых, это может быть не "упрощение", а просто демографическое схлопывание. Как с естественными языками: вымирают носители, потому что новому поколению этот язык не нужен - его функции успешно берут на себя другие языки.

А в конечном итоге - нет, не согласен про "язык в языке". Любая аналогия хороша до некоторого предела. Гораздо больше мне нравится определение Гаспарова: "речь повышенной важности, рассчитанная на запоминание и повторение". Отсюда - все остальное. Это нам сейчас хорошо рассуждать про "архитектуру" и "пространство", а для изобретателей размеров и метров они были в первую очередь подпорками для памяти. Роль памяти падает, кругом все больше записанных текстов - что неизбежно бьет по структурной основе стихов. Но и она может возродиться, а то и уже - например, под влиянием музыки.

Так или иначе, строфы и ритмы не главное. Повышенная важность, запоминание и повторение! Разве это ушло? Ничуть. Просто разошлось по другим жанрам. Даже наоборот: слишком многое претендует на важность, слишком легко стало повторять тексты (Интернет!). Результат - естественным отбором, как дустоустойчивые сорняки, вывелись новые жанры низовой поэзии (мемы, цитаты из фильмов), способные пробиться сквозь шум и закрепиться в сознании.

Кажется, шум - ключевое слово. Традиционная поэзия умирает, потому что шумно. Умрет ли? Утихнет ли шум? Или оглушит нас окончательно? Лет всего тридцать назад были уверены, что в 2013 году на улицу нельзя будет выйти без противогаза. Кажется, ошиблись. Когда детям покупаешь новую игрушку, они первый день с ней бесятся, потом утихают. Так что поглядим.

Пошлость - всеотравляющая, неуловимая, непереводимая на другие языки - кажется, так и "ушла непобежденной": ключевой знак в русской культуре двух веков вышел из обихода, хотя удовлетворительного денотата так и не получил.

Осмелюсь предложить свое определение: пошлость есть обнажение репродуктивной стратегии. Обнажение не в смысле открытия или объяснения; книги вроде "Полового отбора" или "Эгоистичного гена" не воспринимаются как пошлость (более того, работают как противоядие). Пошлость - это когда репродуктивную активность, причем обязательно хотя бы потенциально успешную, нам демонстрируют.

Жирный купчик пошл поскольку жирен, успешен, самодоволен, "любую купит"; но и обтерханный студент пошл тем, что "интересен", "имеет шансы". Пошл и пламенный революционер - до тех пор, пока он действует по соответствующим канонам, пока у него развеваются волосы и горят глаза, пока засматриваются барышни. Каноны могут быть сколь угодно сложны и утонченны - но "что работает, то работает": невероятно, обнаженно пошлы почти все герои "Темных аллей" Бунина.

И как раз во времена Бунина, парадоксально, пошлость "ушла". Не то чтобы забылась, но как-то "устарела". Конечно, не Бунин ее задавил (хотя и без него не обошлось). Просто времена "скрипнули и повернулись". С "Мастера и Маргариты" закончилась эпоха пошлости - началась эпоха попсы.

Попса и невиннее, и испорченнее пошлости. Испорченнее постольку, поскольку почти всегда осознанна: приемчики, темы выбираются из известного набора, который "идет" сегодня; попса агрессивнее, знает свою попсовость и выставляет ее, оккупировать мозги для нее есть цель существования, поддерживаемая естественным отбором (что совсем не так для пошлости: она всегда "ненарочно", по наивности, по ограниченности; можно быть и нарочито пошлым, но только с очень специальными целями). Но попса же и невиннее: она не показывает, а сама есть репродуктивная стратегия; главное - она своей цели еще не достигла в момент сочинения, ее успех или провал творится на наших глазах и в наших же мозгах. Пошлость говорит "я красив" (в реальности можешь быть красив или уродлив, пошлости высказывания это не отменяет); попса старается сделать красиво, но бежит самодовольства: хвастовство уже не работает, "не нравится".

Кажется, пошлость ушла потому, что перестала работать. Раньше можно было репродуктивный успех купить и рассказать об этом; теперь купить можно по-прежнему, но рассказать уже нельзя... то есть можно, конечно, но новых успехов это уже не приносит. В этом смысле пошлость действительно "побеждена".

Говорят, что наши дети, растя за границей, "неостановимо" теряют русский язык.

Бывает, сам видел. Но не так уж это "неостановимо".

Например, есть такой момент. Все дети проходят через этап развития, когда чрезвычайно важно противопоставить себя "всем" - иметь свой секрет, свой тайный шифр, никому другому не доступное увлечение, уникальную способность. Чтобы можно было посвящать в это только самых близких друзей, да и то лишь частично ("всё" они и не поймут). Мы в свое время просто сочиняли свои собственные языки, знаки, мифологии - а нашим детям и сочинять не нужно: секретный язык у них уже есть, даже со своим собственным причудливым алфавитом.

У нас - в нашей семье - это работает. Гордость от знания чего-то такого, что никто из местных не только не знает, но и знать в полном объеме не может (очень уж трудный у нас язык, и наши дети это прекрасно осознают); чувство и своей собственной, и семейной особости, в хорошем смысле отдельности - все это держит язык в тонусе, не дает расслабиться.

Очень помогает постоянное упражнение языковых извилин: "а как это сказать по-английски, знаешь?", "а это у нас с ними общий индоевропейский корень", "а это в русском раньше тоже было, но исчезло", "а это мы тоже заимствовали, но из греческого, поэтому у нас звучит иначе" и т.п. - постоянные темы разговоров, интересные всем.

Канадское двуязычие тоже способствует. Знание русского заметно помогает детям учить в школе французский (и заимствований из него в русский больше, и грамматика ближе, чем у английского), а двуязычные надписи на всех упаковках - еще один повод поговорить об идиомах, буквализме и "духе языка".

Младшему недавно, по его просьбе, полчаса читал вслух по-украински, хоть произношение мое очень далеко от идеала. Но главное, что ему было интересно: "пытался понять".

Конечно, и просто внутрисемейное общение на любые темы, и книги/фильмы/музыка - не менее важно. И не буду врать - несмотря на все это, русский язык моих детей не идеален: английский синтаксис то и дело всплывает подстрочником.

Но ни о какой "потере языка" речи не идет совершенно.

(Возраст детей: 16, 11, 6; в Канаде 10 лет.)

У Томаса Мэлори в Le Morte D'Arthur (15-й век) слово and в начале предложения нередко означает if:

"For and ye might escape them," said the Queen, "I would not doubt but that ye would rescue me in what danger that ever I stood in."

Странно? Ничего странного. Точно такой же смысл and имеет в языке Lisp (1950-е годы). Выражение

(and a b)

есть логическое И (дизъюнкция) двух переменных. Но если значение a окажется равным nil (в других языках это называется False), то b не будет вычисляться вообще, поскольку на результат оно уже не влияет. Вот и получается, что выражение "and a b" практически эквивалентно "если a, то b".

Там же, у Мэлори, интересно наблюдать, как other буквально на глазах эволюционирует в or:

"...but I shall slay him, other else he shall slay me."

Но самое удивительное - насколько похожи на русский были некоторые черты средневекового английского. Вот, например, him seemed - прямая калька с "ему показалось":

So upon Trinity Sunday at night King Arthur dreamed a wonderful dream, and in his dream him seemed that he saw upon a chafflet a chair...