![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
strepetaaШестов - русский Честертон, отвязанный насмешник. Без слепящего блеска парадоксов, но тем и больнее жалит своим неторопливым спокойным препарированием. На что ни взглянет - все рассыпается, делается смешным и жалким. Этакий старичок-нигилист. «Апофеоз беспочвенности.»
Главный и единственный его парадокс - что Бог не то же самое, что истина и добро. Что Он плевать на них хотел, что никаким принципам он подчиняться не обязан. А мы обязаны только Его искать (и повиноваться найдя), а не рассуждать. И самое удивительное - что эта фельдфебельская философия освобождает! Не всех и не во всем, но в тогдашнем спертом воздухе - это был свежий глоток. Если Бог плевал на принципы и абсолюты, то и людям можно, и «своеволие» - совсем не так уж плохо. А нам из нашего постмодернистского далека трудно уже и представить, насколько тогда все было загромождено Моральными Абсолютами и Изначальными Принципами. Вот чтобы понюхать, каково это было, - читайте Шестова.
(У Соловьева Шестов напирает на контраст между последними «Тремя разговорами» и всем что было до - я об этом писал. Конечно, знак тут обратный: по Шестову, Соловьев под конец прозрел, по-моему - сбрендил. Но читать подтверждение своим мыслям приятно, даже через отрицание.)
Главный выбор того времени - эпохи набухающих фашизмов - был «винтик или личность», и Шестов всеми силами - на стороне личности. (Чуть позже это назовут «экзистенциализм».) Очень наглядно показывает, как немецкая идеалистическая (Гегель, Шеллинг, но не только - тут и Маркс недалеко ушел) философия не то чтобы привела к тоталитаризму, но как он имел прямой, ныне уже трудно воспринимаемый, смысл и неизбежность в такой атмосфере. Как же тогда нужен был Шестов (и Честертон, и другие), как животворно было взрезание этой толстенной коросты самоуверенного девятнадцатого века, когда чуть освободившись, полуповернувшись, мысль немедленно окаменела обратно в уродливом средостении с «рациональной религией». Конечно, фашизм книжками было не остановить, но книги взрастили понимание - и сделали (я уверен) конец свершившего свой путь фашизма таким резким и бесповоротным. Когда умолкли пушки, стали слышны давно уже говорившие голоса, и голос Шестова не из последних.
Конечно, благостная картинка борца за свободу личности - это такое размытое видение сквозь толщу лет. Шестову пришлось стать и этим тоже, но корень его - совсем в ином. Свобода - вообще не по его департаменту, а уж разум - и вовсе анафема. Личность личностью, но от личного твоего разума, милый мой, отказаться придется: это у тебя не личность, а болезнь. И не спорь, в «св. Писании» все сказано и сказано еще. Не знаю, из какого пальца ты это высосал, но раз уж назвался религиозный философ или там писатель (а явных атеистов Шестов и не трогал никогда), то вот тебе пророки и апостолы. Авраам за слепое повиновение Богу - герой, Спиноза/Гегель/Соловьев за слепое повиновение «истине» - идиоты. И ведь на какое-то мгновение веришь.
Все время возвращается к Книге Иова, где «друзья Иова» с их разумными речами - это наши горе-философы, а сам Иов - идеал верующего, который несмотря ни на что взыскует личного Бога, за что Бог его призревает (а друзьям делает втык). Это, конечно, самое слабое место; как и Честертон, Шестов силен высмеиванием, выявлением слепых пятен - но и сам слеп даже вызывающе. Ибо Иов-то был в этой истории - типичным винтиком, отходом легкомысленного эксперимента, бессмысленной жертвой взятия Бога на слабо. И именно Иов вел себя предельно рационально и принципиально - требовал суда, тряс своей невинностью, тогда как друзья его шипели «уймись, ты прах как и все, подчинись, смирись.» И вознагражден Иов был никак не раньше, чем с наслаждением вывожен мордой по столу в стиле «на кого голос поднял, тварь», и не прежде чем он-таки смирился и умолк «пред лицем», признал свое место у параши. Вот тогда-то довольный пахан его и вознаградил, а на друзей цыкнул (здесь действительно самое темное место: в чем Иов был с точки зрения Бога «прав», и когда именно - когда орал «эй, суд» или когда умолк? и что не так у друзей, советовавших заткнуться с самого начала? впрочем, в паханско-парашной интерпретации особенной загадки тут нету: ну почему бы, после того как иерархия восстановлена, пахану и не цыкнуть на своих шестерок и не обласкать бывшего бунтаря). Да уж, такой Бог - это точно не истина и не добро. Но от этого как-то не легче.
Нужно «горчичное зерно веры». Что делать тем, у кого его нету, Шестов не знает и не интересуется. Он только не позволяет таким безгорчичным примазаться - выставляет смешными все их попытки «рационально обосновать», «найти связь», «вычленить историческое». Либо отказывайтесь от разума и «теоретической потребности», хавайте «св. Писание» целиком без ужимок и гримас - либо давай до свидания. Быть «религиозным философом» Шестов вам тут не даст.
Не Шестов один поработал, конечно, но - результат налицо. Религиозных философов с тех пор сильно убавилось. Прибавилось ли нерассуждающих верующих - сомневаюсь. Кого точно стало больше - так это историков, читающих «св. Писание» теперь уже без всяких попыток что-то там «оправдать» и «согласовать», с удивительными подчас результатами. Похоже, Шестов пилил сук, на котором, так или иначе, все-таки сидел. Всю жизнь потратил на то, чтобы сломить «господство» - но найти на его место «господина»; в первом преуспел, во втором - не слишком. Провал ожидаемый: ломать не строить. «Искать, чтоб подчиниться» - не греет, даже когда (а может быть, и особенно когда) ищешь личность, а не абсолют.
Собственно, никто никогда и не подчинялся абсолюту, всегда - той или иной личности, его провозглашавшей. Любить и вдохновляться можно и идеалом, служить и пресмыкаться - только личности. Выбор за нами. Но Шестова читать все-таки стоит.
Главный и единственный его парадокс - что Бог не то же самое, что истина и добро. Что Он плевать на них хотел, что никаким принципам он подчиняться не обязан. А мы обязаны только Его искать (и повиноваться найдя), а не рассуждать. И самое удивительное - что эта фельдфебельская философия освобождает! Не всех и не во всем, но в тогдашнем спертом воздухе - это был свежий глоток. Если Бог плевал на принципы и абсолюты, то и людям можно, и «своеволие» - совсем не так уж плохо. А нам из нашего постмодернистского далека трудно уже и представить, насколько тогда все было загромождено Моральными Абсолютами и Изначальными Принципами. Вот чтобы понюхать, каково это было, - читайте Шестова.
(У Соловьева Шестов напирает на контраст между последними «Тремя разговорами» и всем что было до - я об этом писал. Конечно, знак тут обратный: по Шестову, Соловьев под конец прозрел, по-моему - сбрендил. Но читать подтверждение своим мыслям приятно, даже через отрицание.)
Главный выбор того времени - эпохи набухающих фашизмов - был «винтик или личность», и Шестов всеми силами - на стороне личности. (Чуть позже это назовут «экзистенциализм».) Очень наглядно показывает, как немецкая идеалистическая (Гегель, Шеллинг, но не только - тут и Маркс недалеко ушел) философия не то чтобы привела к тоталитаризму, но как он имел прямой, ныне уже трудно воспринимаемый, смысл и неизбежность в такой атмосфере. Как же тогда нужен был Шестов (и Честертон, и другие), как животворно было взрезание этой толстенной коросты самоуверенного девятнадцатого века, когда чуть освободившись, полуповернувшись, мысль немедленно окаменела обратно в уродливом средостении с «рациональной религией». Конечно, фашизм книжками было не остановить, но книги взрастили понимание - и сделали (я уверен) конец свершившего свой путь фашизма таким резким и бесповоротным. Когда умолкли пушки, стали слышны давно уже говорившие голоса, и голос Шестова не из последних.
Конечно, благостная картинка борца за свободу личности - это такое размытое видение сквозь толщу лет. Шестову пришлось стать и этим тоже, но корень его - совсем в ином. Свобода - вообще не по его департаменту, а уж разум - и вовсе анафема. Личность личностью, но от личного твоего разума, милый мой, отказаться придется: это у тебя не личность, а болезнь. И не спорь, в «св. Писании» все сказано и сказано еще. Не знаю, из какого пальца ты это высосал, но раз уж назвался религиозный философ или там писатель (а явных атеистов Шестов и не трогал никогда), то вот тебе пророки и апостолы. Авраам за слепое повиновение Богу - герой, Спиноза/Гегель/Соловьев за слепое повиновение «истине» - идиоты. И ведь на какое-то мгновение веришь.
Все время возвращается к Книге Иова, где «друзья Иова» с их разумными речами - это наши горе-философы, а сам Иов - идеал верующего, который несмотря ни на что взыскует личного Бога, за что Бог его призревает (а друзьям делает втык). Это, конечно, самое слабое место; как и Честертон, Шестов силен высмеиванием, выявлением слепых пятен - но и сам слеп даже вызывающе. Ибо Иов-то был в этой истории - типичным винтиком, отходом легкомысленного эксперимента, бессмысленной жертвой взятия Бога на слабо. И именно Иов вел себя предельно рационально и принципиально - требовал суда, тряс своей невинностью, тогда как друзья его шипели «уймись, ты прах как и все, подчинись, смирись.» И вознагражден Иов был никак не раньше, чем с наслаждением вывожен мордой по столу в стиле «на кого голос поднял, тварь», и не прежде чем он-таки смирился и умолк «пред лицем», признал свое место у параши. Вот тогда-то довольный пахан его и вознаградил, а на друзей цыкнул (здесь действительно самое темное место: в чем Иов был с точки зрения Бога «прав», и когда именно - когда орал «эй, суд» или когда умолк? и что не так у друзей, советовавших заткнуться с самого начала? впрочем, в паханско-парашной интерпретации особенной загадки тут нету: ну почему бы, после того как иерархия восстановлена, пахану и не цыкнуть на своих шестерок и не обласкать бывшего бунтаря). Да уж, такой Бог - это точно не истина и не добро. Но от этого как-то не легче.
Нужно «горчичное зерно веры». Что делать тем, у кого его нету, Шестов не знает и не интересуется. Он только не позволяет таким безгорчичным примазаться - выставляет смешными все их попытки «рационально обосновать», «найти связь», «вычленить историческое». Либо отказывайтесь от разума и «теоретической потребности», хавайте «св. Писание» целиком без ужимок и гримас - либо давай до свидания. Быть «религиозным философом» Шестов вам тут не даст.
Не Шестов один поработал, конечно, но - результат налицо. Религиозных философов с тех пор сильно убавилось. Прибавилось ли нерассуждающих верующих - сомневаюсь. Кого точно стало больше - так это историков, читающих «св. Писание» теперь уже без всяких попыток что-то там «оправдать» и «согласовать», с удивительными подчас результатами. Похоже, Шестов пилил сук, на котором, так или иначе, все-таки сидел. Всю жизнь потратил на то, чтобы сломить «господство» - но найти на его место «господина»; в первом преуспел, во втором - не слишком. Провал ожидаемый: ломать не строить. «Искать, чтоб подчиниться» - не греет, даже когда (а может быть, и особенно когда) ищешь личность, а не абсолют.
Собственно, никто никогда и не подчинялся абсолюту, всегда - той или иной личности, его провозглашавшей. Любить и вдохновляться можно и идеалом, служить и пресмыкаться - только личности. Выбор за нами. Но Шестова читать все-таки стоит.
