еще о шмемане
После дневника пробовал читать и теологию Шмемана, но не пошло. «Говорит красиво», но мне-то интереснее не говорение, это мы и сами умеем. А вот тут товарищ не смог молчать, расписал по пунктам. С консервативной, даже фундаменталистской точки. Получилось интересно. (Лбами надо сшибать, лбами, чтоб искра пошла.)
При том что сам-то я не консерватор, и установки этого критика (Роман Вершилло, главред сайта под названием «Антимодернизм») вызывают у меня почти физиологическое отторжение. Теология страха, разделения, ригидности, мести. Буквализм, демагогия, обрядоверие и шаманство как они есть. И сайтец-то его мерзкий какой: по большей части сборник компромата в стиле «не тех хвалил, не с теми молился, не с теми за стол сел». И тем не менее, читая антишмемановскую филиппику, я чаще обнаруживал себя на стороне критика, чем такого мне близкого и понятного Ш. Да, да, примерно так я и думал, хоть и с противоположной стороны.
То есть когда Вершилло побивает Ш. библейскими цитатами, крыть нечем: да, так все оно и есть там. Писание-то совсем не интеллигентская книжка. А христианство Шмемана — это такое типично интеллигентское христианство.
(Даже и в стиле. О эти стыдливые — и действительно назойливые, глупые, если присмотреться — шмемановские интеллигентские кавычки, оговорки, обиняки: «как бы», «в некотором смысле», «более или менее»!)
Вот обряды. Ш. отсекает любую магию, внешние эффекты, понимает — ну не светятся нимбы и не исцеляются безногие. Поэтому упор на «в душе», а не на точность формул и чинопоследование. Описывает все в интеллигентских терминах — осознание, приятие, смена перспективы. Но, парадоксально, для консерваторов вот именно это и есть отвратительная бесформенностью и беспринципностью магия. А истинное, с их точки зрения, почти механично: вложил — получил, уверовал — спасся, никаких расплывчатых «осознаний» и «единств». То есть попытка модернистов соскрести с религии ее шаманство оборачивается, для их противников, шаманством же.
Вот беда-то. И правда же — словоблудие.
Ш. пытается пригасить неприятную идею получения, дарования блага с барского стола Бога. Внушает, что и мы сами, и мир и так уже хорошие, надо только осознать, объединиться друг с другом и с Богом в евхаристии — и будет что надо. Сглаживает, забалтывает иерархию: все со всеми наравне, все тоже священники, все могут мир освящать. Да, конечно, очень хочется, чтобы так было. Мы же хорошие все, умные, к чему эти китайские церемонии? «Яд власти»? Нельзя разве по-братски?
Ан нельзя, вы в чужой все-таки монастырь пришли. Здесь таким не рады.
Кровно «мои», неизбежные для «нас с Ш.» опыты и ходы мысли, которые сделали для меня религию вовсе невозможной, завели его в этот угол: ему показалось, что можно совесть и разум как-то унять, оставаясь на религиозной территории — сместив акценты, подбавив звука и страсти, самооглушив. Но угол оказался тупиком, где его и громят «свои». А еще неприятнее: чтобы удержаться в этом своем углу, Ш. вынужден серьезно самоограничиваться — он не может ничего разделять, структурировать, ставить в какие хочется отношения подчинения или каузации, не может ничего слишком явно отрицать, потому что догматическая сигнализация заверещит сразу. Только сложение и умножение, только «всё во всём» и «всё из всего», и замалчивание особо неприятного из «первоисточника». В результате — неубедительная, натужная говорильня. «Софистическая канонада», по выражению Вершилло. «Экстаз».
(«А любовь это или отрава — я никогда не мог определить.» За что мы всё-таки любим БГ: за спасительное самовысмеивание. Его крендели — «из перца в основном», не из киселя. Шмеман же счастливо всю жизнь определял: любовь, любовь... а был кисель.)
И не спасает, что положительная программа самого Вершилло смехотворна — он на полном серьезе предлагает, вместо шмемановского «монизма», «четыре стихии», содранные св. отцами у языческих философов. Тут уже уязвимость антимодернистов, их страх и ненависть: вот был же мир так прочно, красиво разложен по полочкам древними, а тут здрасьте вам: наука. Была главным союзником в раскладывании по полочкам, а теперь сама все путает-мешает, вся в относительность разъехалась. (На самом деле нет, но для антимодернистов это именно так выглядит.)
У Ш. два источника внутренней правоты: природа и евхаристия, цветочки и ритуал. Как я его понимаю: то же движет и меня, только что вместо ритуала — «вообще поэзия». Но Бога-то из этих источников не выведешь! Я пытался, но понял — без мазы; Ш. зашел гораздо дальше и был уверен, что получилось. Но нет, нет. Для Бога нужно еще много чего. Нужны такие специальные машинки в мозгу, выработанные эволюцией, но у «нас со Шмеманом» уже в достаточной степени рудиментализированные — той же эволюцией, но более поздней, повернувшей в другую сторону (и именно потому здесь такой разброс в популяции: эта эволюция идет прямо сейчас, все еще не устоялось, все только начинается по большому счету). Нужны инстинкты: повторения, подчинения, послушания, самоусмирения. И личной преданности, и деления на своих/чужих. И, увы, ненависти, а совсем не одной лишь любви. Вот через это всё оно и работает. Тогда как нормальный либеральный интеллигент — «мы с Ш.» — именно эти инстинкты с детства натаскан выдавливать по капле. Ш. — классический пример, но я и много раз убеждался: попытки нашего типа людей «сделать себе веру» дают кисель, кашицу, нью эйдж. Иначе не получается, фанатизма-то взять неоткуда — сам себя от него отучил или уж просто уродился без. А кашица самому же интеллигенту в конце концов тошнит (это уже не про Ш., а про меня, конечно).
Слишком хороший Бог самоуничтожается. Правы фундаменталисты: модернизм ведет-таки к атеизму. Переписи населения в западных странах демонстрируют, что быстрее всего тают либеральные конфессии — им нечем удержать. Держатся и даже растут — фанатики.
Ш. предсказуемо проиграл на чужом поле. Возразят верующие либералы — это поле такое же наше, как и ихнее (т.е. фундаменталистов): если Бога создал человек, то разве не имеет «человек либеральный» такое же право на него, как и «человек консервативный». Но это только в первом приближении. А глубже — инстинкт Бога состоит не только и не столько из «хороших» душевных движений, которыми хочется любоваться, но и из вещей жестоких, стыдных, стадных. Страхопорождаемых и страхопорождающих. Которые глубоко вскопали ту почву, на которой Бог растет — пропитали и Писание, и предание, и ритуал. Так что глупо спорить — это уже давно их территория. Не ходите, дети, в Африку гулять. Да, хочется обратить жестокую Африку в рай земной, или просто выстроить там домик и жить не высовываясь. Но стоит ли? Почитайте Романа Вершилло — может, расхочется. А строить можно и в других местах.
Да, теология Ш. — «сопли»; и да, Ш. несравнимо добрее и лучше, чем жестоковыйное вершилло. Но именно потому что он добр, нельзя позволять ему врать и путаться. Вершиллы-то пусть себе долбят, это кощеи со всем видной иглой, их уже легко не бояться. А ласковые шмеманы ох многих еще запутают, заиграют, запоют.
При том что сам-то я не консерватор, и установки этого критика (Роман Вершилло, главред сайта под названием «Антимодернизм») вызывают у меня почти физиологическое отторжение. Теология страха, разделения, ригидности, мести. Буквализм, демагогия, обрядоверие и шаманство как они есть. И сайтец-то его мерзкий какой: по большей части сборник компромата в стиле «не тех хвалил, не с теми молился, не с теми за стол сел». И тем не менее, читая антишмемановскую филиппику, я чаще обнаруживал себя на стороне критика, чем такого мне близкого и понятного Ш. Да, да, примерно так я и думал, хоть и с противоположной стороны.
То есть когда Вершилло побивает Ш. библейскими цитатами, крыть нечем: да, так все оно и есть там. Писание-то совсем не интеллигентская книжка. А христианство Шмемана — это такое типично интеллигентское христианство.
(Даже и в стиле. О эти стыдливые — и действительно назойливые, глупые, если присмотреться — шмемановские интеллигентские кавычки, оговорки, обиняки: «как бы», «в некотором смысле», «более или менее»!)
Вот обряды. Ш. отсекает любую магию, внешние эффекты, понимает — ну не светятся нимбы и не исцеляются безногие. Поэтому упор на «в душе», а не на точность формул и чинопоследование. Описывает все в интеллигентских терминах — осознание, приятие, смена перспективы. Но, парадоксально, для консерваторов вот именно это и есть отвратительная бесформенностью и беспринципностью магия. А истинное, с их точки зрения, почти механично: вложил — получил, уверовал — спасся, никаких расплывчатых «осознаний» и «единств». То есть попытка модернистов соскрести с религии ее шаманство оборачивается, для их противников, шаманством же.
Вот беда-то. И правда же — словоблудие.
Ш. пытается пригасить неприятную идею получения, дарования блага с барского стола Бога. Внушает, что и мы сами, и мир и так уже хорошие, надо только осознать, объединиться друг с другом и с Богом в евхаристии — и будет что надо. Сглаживает, забалтывает иерархию: все со всеми наравне, все тоже священники, все могут мир освящать. Да, конечно, очень хочется, чтобы так было. Мы же хорошие все, умные, к чему эти китайские церемонии? «Яд власти»? Нельзя разве по-братски?
Ан нельзя, вы в чужой все-таки монастырь пришли. Здесь таким не рады.
Кровно «мои», неизбежные для «нас с Ш.» опыты и ходы мысли, которые сделали для меня религию вовсе невозможной, завели его в этот угол: ему показалось, что можно совесть и разум как-то унять, оставаясь на религиозной территории — сместив акценты, подбавив звука и страсти, самооглушив. Но угол оказался тупиком, где его и громят «свои». А еще неприятнее: чтобы удержаться в этом своем углу, Ш. вынужден серьезно самоограничиваться — он не может ничего разделять, структурировать, ставить в какие хочется отношения подчинения или каузации, не может ничего слишком явно отрицать, потому что догматическая сигнализация заверещит сразу. Только сложение и умножение, только «всё во всём» и «всё из всего», и замалчивание особо неприятного из «первоисточника». В результате — неубедительная, натужная говорильня. «Софистическая канонада», по выражению Вершилло. «Экстаз».
(«А любовь это или отрава — я никогда не мог определить.» За что мы всё-таки любим БГ: за спасительное самовысмеивание. Его крендели — «из перца в основном», не из киселя. Шмеман же счастливо всю жизнь определял: любовь, любовь... а был кисель.)
И не спасает, что положительная программа самого Вершилло смехотворна — он на полном серьезе предлагает, вместо шмемановского «монизма», «четыре стихии», содранные св. отцами у языческих философов. Тут уже уязвимость антимодернистов, их страх и ненависть: вот был же мир так прочно, красиво разложен по полочкам древними, а тут здрасьте вам: наука. Была главным союзником в раскладывании по полочкам, а теперь сама все путает-мешает, вся в относительность разъехалась. (На самом деле нет, но для антимодернистов это именно так выглядит.)
У Ш. два источника внутренней правоты: природа и евхаристия, цветочки и ритуал. Как я его понимаю: то же движет и меня, только что вместо ритуала — «вообще поэзия». Но Бога-то из этих источников не выведешь! Я пытался, но понял — без мазы; Ш. зашел гораздо дальше и был уверен, что получилось. Но нет, нет. Для Бога нужно еще много чего. Нужны такие специальные машинки в мозгу, выработанные эволюцией, но у «нас со Шмеманом» уже в достаточной степени рудиментализированные — той же эволюцией, но более поздней, повернувшей в другую сторону (и именно потому здесь такой разброс в популяции: эта эволюция идет прямо сейчас, все еще не устоялось, все только начинается по большому счету). Нужны инстинкты: повторения, подчинения, послушания, самоусмирения. И личной преданности, и деления на своих/чужих. И, увы, ненависти, а совсем не одной лишь любви. Вот через это всё оно и работает. Тогда как нормальный либеральный интеллигент — «мы с Ш.» — именно эти инстинкты с детства натаскан выдавливать по капле. Ш. — классический пример, но я и много раз убеждался: попытки нашего типа людей «сделать себе веру» дают кисель, кашицу, нью эйдж. Иначе не получается, фанатизма-то взять неоткуда — сам себя от него отучил или уж просто уродился без. А кашица самому же интеллигенту в конце концов тошнит (это уже не про Ш., а про меня, конечно).
Слишком хороший Бог самоуничтожается. Правы фундаменталисты: модернизм ведет-таки к атеизму. Переписи населения в западных странах демонстрируют, что быстрее всего тают либеральные конфессии — им нечем удержать. Держатся и даже растут — фанатики.
Ш. предсказуемо проиграл на чужом поле. Возразят верующие либералы — это поле такое же наше, как и ихнее (т.е. фундаменталистов): если Бога создал человек, то разве не имеет «человек либеральный» такое же право на него, как и «человек консервативный». Но это только в первом приближении. А глубже — инстинкт Бога состоит не только и не столько из «хороших» душевных движений, которыми хочется любоваться, но и из вещей жестоких, стыдных, стадных. Страхопорождаемых и страхопорождающих. Которые глубоко вскопали ту почву, на которой Бог растет — пропитали и Писание, и предание, и ритуал. Так что глупо спорить — это уже давно их территория. Не ходите, дети, в Африку гулять. Да, хочется обратить жестокую Африку в рай земной, или просто выстроить там домик и жить не высовываясь. Но стоит ли? Почитайте Романа Вершилло — может, расхочется. А строить можно и в других местах.
Да, теология Ш. — «сопли»; и да, Ш. несравнимо добрее и лучше, чем жестоковыйное вершилло. Но именно потому что он добр, нельзя позволять ему врать и путаться. Вершиллы-то пусть себе долбят, это кощеи со всем видной иглой, их уже легко не бояться. А ласковые шмеманы ох многих еще запутают, заиграют, запоют.